Максим Зубарев: Её боялись в университете…

Её боялись в университете…

Бледнел пред нею не один поток!

Но разбиралась так в своём предмете,

Что лучше преподать никто не мог.

Она не просто формулы давала,

Суть химии умела «разжевать»!

Но, если для ответа вызывала,

И не ответил - всё, несдобровать!!!

Нет-нет, не унижала, не кричала,

Но вот придёт экзамен - жди беды…

И где «Мария Юрьевна» звучало,

Там страх «косил» студенчества ряды!

Учиться у нее - мечта и мука!

Ведь не давала спуску никому!

Она любила всей душой науку,

И отдалась призванию своему!

И вышло так, что сын родился поздно,

Рос умненьким, учился хорошо!

Всегда был рассудительным, серьёзным,

Но в химики, (хоть тресни!) не пошёл!

Уж как она кричала, как ругалась!

Сын аттестат в «военное» отнёс…

И поступил легко. Как оказалось,

Мечтал стоять за Родину всерьёз.

Казалось бы, ну всё, махни руками:

Максим свой выбор сделал! Но тогда

Как будто бы нашла коса на камень -

Рассорились на долгие года.

Она, конечно, издали «следила»:

Живёт в казарме, сессии сдаёт.

Но не писала и не подходила!

Решила: «Он не прав! Пусть сам придёт».

А сын - в неё упёртый. В полной мере

Решенье принял и не отступал.

Погоны офицерские примерил.

По службе в глушь какую-то попал.

Женился. А точнее - расписался,

В известность не поставив даже мать...

И дальше по стране с женой мотался..

А мог бы в ВУЗе сам преподавать!

Три года он – отец! Родили дочку.

Но внучку не показывали ей!

А потому – не бабушка и точка!

Зато профессор! Это ведь важней!

Конечно, если честно, сын два раза

К ней как-то через время заглянул...

Ну а она назло язвила сразу!

Как будто за язык сам чёрт тянул!

И вот с утра на кафедру явился!

Ей показалось, что хотел обнять!

Ну, надо же! Пришёл – не запылился!

А ей сейчас экзамен принимать!

Начищенная обувь, при погонах!

Как будто снова тыкал в выбор свой!

И в ней опять взыграл проклятый гонор:

«Что, наконец-то, просишься домой?

С женой или на службе всё не сладко,

Что, хвост поджав, ко мне пришёл с утра!»

Сын отшатнулся: «Мам, зачем так гадко?

Я просто так зашёл. Прости. Пора»..

Он прочь ушёл, покой её нарушив.

И первый раз она такой была,

Что всем студентам вымотала душу

Не по предмету даже, а со зла!

Чижову Юрке – умнице большому –

Недрогнувшей рукой влепила «два»!

Потом себя корила за Чижова,

Признав уже поздней, что не права.

Затем решила, будет пересдача -

Она ему сама поставит «пять».

Но отчего-то вышло всё иначе.

И Юрка «академ» решился взять.

Сглупил, конечно. Что он, в самом деле?

Подумаешь, получен низший балл…

Но совесть грызла… А потом в апреле

Мир рухнул вмиг: сын без вести пропал.

Ей позвонила в первый раз невестка…

Звучала глухо, как из-под земли:

«Максим на фронте был. А там - поездка.

И взрыв. Но тело утром не нашли.

Его считают без вести пропавшим.

Я тоже верю в то, что он живой!!!

Он много говорил о доме Вашем,

Считал Вас мудрой, сильной, волевой.

Он приходил к Вам, чтобы помириться,

Когда узнал, что им пришёл приказ.

Простите, Вашей внучке вновь не спится.

Вы только верьте. Он один у нас.»

Потом гудки. И в жутком полумраке

Она в такой нещадной тишине

Шептала, как ребёнок: «Враки… враки…

Не мог он так… все это лишь во сне»

Сползла по стенке, потерявшись словно.

И в зеркало уставилась в упор….

Себе самой напомнила дословно

Последний их дурацкий разговор…

В чем ценность жизни? Степень? Профессура?

Собой гордилась… злилась на него…

Какая дура! Дура… дура… дура…

Важней любви нет в жизни ничего….

Завыла в голос… нарыдавшись рвано,

Уснула там же – прямо на полу.

Сын снился ей живым. На теле – раны.

Но всё же жив, и не спешил во мглу.

С утра Мария Юрьевна вставала

Так тяжело, как прежде никогда.

Но больше не тряслась, не завывала,

Была напротив – собрана, тверда.

Теперь её одно держало дело.

Она была готова всё отдать!

И с кафедры уволиться хотела,

Но ей решили просто отпуск дать.

Нашла невестку с внучкой очень скоро.

Обнявшись, наревелись в три ручья.

И там сама примкнула к волонтёрам,

Своей беды особо не тая.

Она хотела сразу санитаркой -

Мед.подготовка с юности была!

Но возраст… И совсем туда, где жарко,

Как доброволец просто не прошла.

А волонтёром в госпитале можно -

Пусть и совсем не на передовой.

Но точно ближе … И не так тревожно,

Когда сама в заботах с головой.

Менялись лица: мальчики, мужчины…

Ранения, потери, горечь слёз.

А по ночам вернуть молила сына…

Просила небо, чтобы обошлось…

Легко про «имя-отчество» забыла-

Тут не студенты. Воины вокруг.

«Тёть Маша», «Маша» - так ей проще было.

И всё ждала, не опуская рук.

Да, волонтёрить – далеко не сказка.

Но Маша как-то сразу прижилась.

Сменить бельё, порою, и - повязку…

Помыть, убрать - сама за всё бралась.

А как-то ночью привезли солдата.

Лицо в порезах. Шов на полспины.

Лицо… она ведь видела когда-то!

И захлебнулась болью от вины.

Ведь на больничной койке, тихий, бледный

Лежал Чижов, ушедший в «академ».

Та двойка не прошла ему бесследно.

Она – источник Юркиных проблем….

Она за ним приглядывала рьяно…

Но, на глаза попасть ему боясь,

Сама не обрабатывала раны,

С виною и смущением борясь.

Страх встретить взгляд был тошнотворно вязкий,

Но как-то утром попросил хирург:

«Маш, помоги мальчишке с перевязкой.

Сегодня видишь, не хватает рук.»

Она кивнула. И, шагнув от двери,

К Чижову деловито подошла.

А он застыл, глазам своим не веря,

Когда она работать начала.

Вдохнул: «Мария Юрьевна, ну как же?!»

Ну а она, заклеивая шов,

Ответила: «Сейчас я - тётя Маша,

И, кстати, ты экзамен сдал, Чижов».

И всхлипнула: «Прости, я просто дура!

Я не должна была.. Я не должна!

Я сорвалась тогда со злости, Юра…

А ты попал сюда, где жжёт война…»

А Юрка поперхнулся обалдело!

Да ну, Мария Юрьевна, вы что?

Я б пересдал! Но тут такое дело…

Я вырос с братом. Вместе от и до.

Когда у нас родителей не стало,

Ему едва ли двадцать наскреблось.

А мне тринадцать…Тёток хоть не мало,

Желающих помочь нам не нашлось.

Нам помогли, оформил он опеку,

Воспитывал, учиться заставлял!

Он был и остаётся человеком,

Который помогал и вдохновлял.

Я в институт сумел попасть не сразу -

Сдурил. Зато спокойно отслужил.

Вернувшись, взялся сам за ум, за разум.

И поступил, как подвиг совершил!

Тогда, придя с экзамена, я просто

Узнал, что Борька подписал контракт

И я решил, что так сложились звёзды.

Пошёл за ним. Такой вот жизни факт.»

Они полночи рядышком сидели.

На утро Юрке – улетать домой.

Вчера, казалось, нервы на пределе!

Сегодня ей не верилось самой,

Но стало легче. Словно задышала –

Пусть не на всю, и всё же глубоко.

Чуть отпустило, и не так мешало…

И даже в горле был чуть меньше ком.

Она звонила внучке и невестке,

Неслась к бойцам, лишь только кто-то звал.

Студент Чижов писал ей смс-ки,

И ребусы химические слал!

Подчас бывало так невыносимо.

Что ей казалось, воздух сер и спёрт..

И вдруг звонок ей: «Мам, нашли Максима.

Он был в плену. Лечу в аэропорт.»

Она опять сползла. И снова выла,

Слезами счастья мыла коридор.

С заплаканным лицом палаты мыла,

Не отводя от телефона взор.

И дождалась. Уставший, но счастливый,

Измотанный, но всё-таки живой,

Он позвонил ей. И сказал шутливо:

«Мам, я не химик. Тут хоть плачь, хоть вой!

Зато я твой любимый! И ни грамма

Не сомневаюсь, сердцем ты - со мной.

Ты понимаешь, я вернулся, мама!

Когда теперь нам ждать тебя домой?»

Она смеялась.. Плакала … смеялась….

Мальчишки набежали из палат.

И да, Мария Юрьевна осталась,

Пока еще – тёть Маша для ребят.

Носилась « в отпуск», сына обнимала,

Невестку, кстати, дочкой назвала.

Гуляла с внучкой… - бабушкою стала.

И жить, как прежде, больше не могла….

Потом смотрела долго, как ей машут,

Сжимала с шоколадом коробок!

А там встречали: «Пацаны, тёть Маша!»

И в синем небе улыбался Бог.

Ольга Гражданцева, 2024